Там...
Дом скорби
был угрюм, и омывающие его капли дождя создавали
столь мрачную картину, что даже если смотреть на
него от забора, то приближаться к нему было
просто страшно. Но, пересилив себя и
приблизившись, можно было увидеть зрелище столь
необычное, перенести которое мог далеко не
каждый. К стеклам
большинства окон были прижаты лица. Лицо любого
человека, плотно прижатое к стеклу, выглядит
страшно, но лица, отмеченные печатью душевного
нездоровья, ужасны. Как сыр с дырками, дом с
лицами, в сумерках, под звук непрекращающегося
дождя, не мог быть просто земным пейзажем. Он был
алогичен, может, даже марсианским или еще чем-то,
более жутким.
Прижавшись
к стеклу, она видела потоки дождя, причудливо
переплетающиеся с ветками деревьев. Дождь
успокаивал и усыплял. Вспыхнула молния, и вместо
обыкновенной воды полилась розовая вода,
постепенно густеющая и темнеющая. «Кровь», –
догадалась она и, отпрянув от окна, замерла в
оцепенении. Постепенно она приобрела
возможность двигаться и начала боком выбираться
из палаты в коридор.
В коридоре
не было окон, только двери палат, линолеум на полу
и блеклые лампы под потолком. Она даже не слышала
своего крика и очнулась уже в кабинете дежурного
врача, на кушетке. Врач внимательно смотрел ей в
глаза. Уловив возвращение
сознания, он удовлетворенно хмыкнул и предложил
ей пройти в палату. Она вздрогнула и, резко
поднявшись, послушно пошла. Посмотрев ей вслед,
врач открыл историю болезни и, тяжело вздохнув,
углубился в чтение...
*******
Я точно не
помню, кто я и откуда взялся. Но я знаю, что у меня
есть прошлое и постоянно пытаюсь его вспомнить.
Особенно меня тревожит телевизор, мне кажется,
что многие слова я уже слышал, но сейчас не могу
вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Мне тяжело, но, с другой
стороны, я думаю, что, если бы у меня отыскались
близкие, то им было бы со мной хуже, чем без меня.
Лучше я здесь буду, как никто и ниоткуда. Так
лучше. Кто-то кричит в
коридоре: да, публика здесь непростая. Доктор
обещал перевести меня в другую палату, но что-то
не спешит. Забыл, наверное. Дождь какой-то
грустный, уж лучше бы полил как следует, чем вот
так тянуть душу. Зачем все это? Доктор говорит,
что я все вспомню и выздоровею. А дальше-то что? А
вдруг у меня никого нет и идти мне некуда? Что
тогда? Может быть, здесь благо? Спать, спать,
спать, пусть снова снится тот манящий сон,
который я иногда вижу: большой деревянный дом,
рядом «Москвич», люди, лиц которых я не вижу, и еще
этот... Я не знаю кто, он черный и говорит
отрывисто, я не могу понять, что он говорит, как
гром с неба. Гром? При чем здесь гром? Гром – это
разряд... Стоп, что такое разряд? Спать, спать,
спать...
У входной
двери, на стене, плющ, и если бы не он, то дверь
выглядела бы дверью в преисподнюю. Лампа, висящая
над ней, дает столь тусклый свет, что разглядеть
от ее света можно только контур самой двери и
звонок. Дождь смазал звуки, и поэтому шаги,
приближающиеся к дому, не были слышны. Темнота
осеннего вечера скрыла лицо пришедшего, только
ручка двери почувствовала его, и кнопка звонка
известила о том, что кто-то пришел...